Советский Рубикон и левое движение

Tри дня в августе

переведено из 1917 No. 11

В недели, последовавшие после провала «путча» 19-21 августа, Интернациональная Большевистская Тенденция была практически единственной политической силой среди множества самопровозглашенных троцкистских организаций, которая увидела в этих событиях конец советского рабочего государства. Дальнейшее развитие событий только подтвердило правоту нашей точки зрения. Через несколько дней после «путча» Горбачев, по указанию Бориса Ельцина, объявил о роспуске КПСС. Съезд Народных Депутатов проголосовал за самороспуск. В декабре Ельцин объявил о расформировании Советского Союза и создании так называемого Содружества Независимых Государств. Ельцин даже не удосужился изобразить попытку консультации с Горбачевым, все попытки которого поддерживать хотя бы внешне деятельность союзного правительства попросту игнорировались. В день Рождества Горбачев перестал быть президентом СССР. Советский флаг был спущен со Спасской башни Кремля и в тот же вечер был заменен царским. Ельцин въехал в апартаменты советского президента еще до того, как Горбачев успел собрать свои вещи.

Основные советские политические институты удалось беспрепятственно распустить, потому что разрушение СССР уже было к тому времени предопределено. Развитие событий после «путча» явилось не более чем эпилогом трех августовских дней, когда деморализованные защитники старого сталинистского аппарата делали свою последнюю ставку и проигрывали.

Ельцину не потребовалось много времени на полное разрушение и без того обветшалой государственной экономики. В начале января он отменил государственные субсидии в пищевой и ряде других отраслей, в несколько раз повысил цены. Это были только первые шаги целенаправленной системы мероприятий, направленных на замену плановой экономики рыночной анархией. Это быстро вызвало волну народного возмущения. Поскольку Ельцин вверг страну в пучину реакция, разгневанные массы ополчились против него. Серия голодных бунтов, унесшая жизни нескольких студентов, пронеслась по столице Узбекистана Ташкенту; рабочие, военные и бывшие партаппаратчики пришли на Красную Площадь выразить свой протест против нового режима 7-го ноября – в день Октябрьской революции. 5000 офицеров пришли к Кремлю протестовать против ельцинских планов разделения армии по национальному принципу. 50000 человек вышло в феврале на улицы Москвы на невиданную доселе антиправительственную демонстрацию. В акциях участвовали не только демонстранты с красными флагами и портретами Ленина и Сталина, но и ультраправая Либерально-Демократическая Партия России (ЛДПР) и другие монархические и антисемитские элементы. Когда вспыхнули внутренние конфликты на Кавказе, а Ельцин продолжил спор с новым националистическим режимом в Украине о судьбе Черноморского флота, стало ясно, что путь к реставрации капитализма в бывшем Советском Союзе не будет гладким.

Ельцинская «реформа цен» была представлена как рекомендация Джеффри Сакса, «золотого мальчика» Гарвардской Школы Бизнеса. Последние несколько лет Джеффри Сакс посвятил ознакомлению польских рабочих с «прелестями» свободного рынка. Целью реформ было сокращение дефицита российского бюджета и стабилизация рубля. При старой плановой системе цены на товары определялись не рынком, а социальными и экономическими задачами государственного планирования. Рубль функционировал более как эквивалент оплаты труда, нежели средство платежа. Для создания режима общего производства товаров и внедрения бывшего СССР на мировой рынок необходимо, согласно Гарвардской школе, иметь определенный тип универсального эквивалента, для создания определенных показателей, исходя из которых различные товары могут быть проданы.

Как скоро Россия и другие республики бывшего СССР вступят в империалистическую «семью наций»? Производительность труда в бывшем СССР значительно уступает показателям развитых капиталистических стран. Товары советского производства, как правило, неконкурентоспособны по цене или качеству с западными товарами. Западные капиталисты неохотно делают инвестиции даже в Польше и бывшей ГДР, экономика которых намного более развита, чем российская. Российская и украинская промышленность имеет крайне невысокие шансы на привлечение инвестиций. Честолюбивые российские «предприниматели» не могут даже организовать производство и начать получать прибыль на существующих государственных предприятиях. Чтобы стать конкурентоспособными на международном уровне, большинство советских предприятий должно провести масштабную реструктуризацию и техническое перевооружение, что может быть достигнуто только при помощи инвестиций из-за рубежа. Империалистические гиганты не заинтересованы плодить новых конкурентов ни в одной из отраслей экономики. Значительные ассигнования на «помощь» бывшему Советскому Союзу, ежегодно выделяемые империалистами, является лишь незначительной частью средств, направляемых в свое время на борьбу с «империей зла». Этих средств достаточно лишь для того, чтобы до поры до времени поддерживать падающую популярность Ельцина. Все это никак нельзя назвать современным Планом Маршалла.

Страны, ранее составлявшие СССР, не остаются без внимания хищников с Уолл-стрит и Франкфуртской фондовой биржи. Бывший Советский Союз был ведущим мировым производителем нефти и леса, его территория также была богата минералами, металлами и зерновыми. Население имеет достаточно хорошее образование даже по западным стандартам, поэтому существует огромный потенциальный рынок конкурентоспособной рабочей силы. Но империалисты, в основном, видят бывший Советский Союз как поставщика сырья и сельскохозяйственной продукции и потребителя конечных продуктов из США, Европы и Японии. Деиндустриализация, которая будет сопровождать реставрацию капитализма, ввергнет республики бывшего СССР в пучину экономической зависимости и хозяйственной отсталости, более характерную для стран Третьего мира, чем для развитых капиталистических государств.

Однако бывший Советский Союз не был страной Третьего мира. Большевистская революция 1917-го года разрушила старую царскую империю и положила начало превращению преимущественно крестьянской страны в мощную индустриальную державу. Во время революции более 80% советского населения жило в деревне, сейчас более 60% – горожане.

Реинтеграция Советского Союза в международную капиталистическую систему будет означать разрушение целых государственных отраслей экономики: сталелитейной, машиностроительной, военной, потребительских товаров, а также обнищание десятков миллионов рабочих, ранее занятых в производстве. Непохоже, чтобы государства, возникшие в результате развала СССР, могут быть приведены к состоянию стран Третьего мира без вспышки народного гнева. Ельцин легко может быть свергнут, поскольку народное возмущение против шоковой терапии «свободного рынка» продолжает нарастать. Поэтому уже сейчас он вынужден модифицировать наиболее жесткие пункты своей экономической программы. Однако Ельцин и его сторонники ни на йоту не свернули с пути капиталистической реставрации – меняются только тактика и сроки.

За рабочую революцию, разгромить контрреволюцию!

Единственная сила, которая может повернуть поток событий вспять – рабочий класс – дезориентирован и деморализован годами сталинского предательства. Ельцинский режим остается весьма непрочным и уязвимым к воздействию снизу. Революционеры в бывшем СССР должны способствовать трансформации народного возмущения аферистами и спекулянтами продуктами питания в выступления против всей приватизационной схемы. Подобно событиям 1905-го и 1917-го года, рабочие могут восстановить советы с помощью представительных органов на каждой производственной единице, состоящих из рабочих и их классовых союзников. Такие органы народной власти могут обеспечить необходимые поставки и справедливое распределение продовольствия. Они также могут остановить грабеж и воровство общественной собственности на предприятиях и прекратить увольнения при помощи введения дифференциальной почасовой системы мотивации труда и узаконивания организационной структуры для возрождения рабочего государства.

Массовое неприятие ельцинских жестких мер активно эксплуатируется правыми националистическими демагогами и антисемитскими черносотенными элементами. Антиельцинские демонстрации в последние месяцы собирают как «патриотов»-сталинцев, так и российских националистов и фашистов. Капиталистическая реставрация дала возможность реакционным националистическим силам развязать кровавый конфликт в Кавказском регионе, в Молдове и других территориях бывшего СССР. Марксисты защищают право всех наций на самоопределение и противостоят великорусскому шовинизму ельцинского Кремля. В то же время социалисты призывают к добровольному объединению народов бывшего СССР в обновленной социалистической федерации.

Во избежание катастрофы рабочий класс нуждается в безотлагательном революционном руководстве. Революционная партия будет добиваться мобилизации пролетариата для устранения Ельцина и его националистических хозяев от власти, свертывания приватизационных программ и возвращения родины первого в мире рабочего государства на интернационалистический путь Ленина и Троцкого.

Каждая группа, претендующая на революционное руководство, должна быть способна видеть реальность и говорить правду. Сейчас политическая реальность заключается в том, что победа контрреволюции в августе 1991-го года разрушила советское рабочее государство. Формально, как и в Польше, Чехословакии и других странах Восточной Европы, большая часть экономики до сих пор находится в государственной собственности. Но силы, находящиеся у власти в обществе, направляют свои усилия на разрушение, а не на поддержку государственной собственности на средства производства. Класс, который сделал общественную собственность явью и более всего заинтересован в ее существовании – пролетариат – был устранен от непосредственного политического управления с приходом к власти Сталина в 1920-х годах. В довершение всех своих преступлений против рабочего класса, сталинистская бюрократия установила свою политическую власть, опираясь на свою самопровозглашенную роль администраторов в экономике с государственной собственностью. Для защиты привилегий бюрократии периодически было необходимо защищать формы собственности рабочих от капиталистической реставрации и репрессировать прокапиталистические элементы из собственной среды. С провалом августовского «путча» раздираемый серьезными противоречиями и глубоко деморализованный сталинистский аппарат распался, и силы, открыто выступающие за разрушение экономики, построенной Октябрем, захватили власть.

Победа «путчистов» могла бы послужить препятствием приходу к власти реставраторов, находящихся сейчас у власти, но только временным и непрочным. Поэтому все, кто выступает на стороне «путчистов» против Ельцина и капиталистической реставрации, не должны предоставлять им никакой политической поддержки. До сих пор, насколько нам известно, ни одна политическая тенденция, называющая себя троцкистской, не сдала этот последний экзамен на защиту Советов. Большинство из них поддержало Ельцина во имя демократии, другие оставались нейтральными. Защищая свою ошибочную позицию, многие из этих групп сейчас пытаются принизить значение победы Ельцина в августе 1991-го года. В зависимости от их отношения к «путчу» мы можем разделить псевдотроцкистские организации на три группы: Объединенный Секретариат Четвертого Интернационала (USFI), Рабочая Власть (LRCI) и Спартакисты.

Объединенный Секретариат: «Никто, кроме нас, демократов»

Последние сорок лет Объединенный Секретариат Четвертого Интернационала (USFI), возглавляемый Эрнестом Манделем, специализировался на искажении и сокращении революционной программы Троцкого с целью ее адаптации к более поздним левацким политическим загибам. Их поиск «дешевого билета» к влиянию на массы привел их к поддержке таких реакционнейших сталинистов, как Кастро и Хо Ши Мин в конце 1960-х годов, безграничному восхвалению антикоммунистов из польской «Солидарности» десятилетие спустя. Как только ведущие политические ветры подули вправо, USFI пытается найти свою спасительную нишу в социал-демократии. В это сложно поверить, но во время августовского «путча» Мандель и его сторонники оказались на стороне нескольких сотен капиталистов-либералов – сторонников капиталистической реставрации и черного рынка, которые защищали ельцинский Белый Дом. Вместе со всей международной буржуазией USFI приветствовал победу российского президента над ГКЧП как «триумф демократии». Один из американских членов USFI писал: «Поражение путча было огромной победой советского народа» (бюллетень «В защиту марксизма», октябрь 1991-го года). Другой американский член USFI увидел в ельцинистских толпах «народное восстание», которое «не имело прецедентов со времен русской революции 1917-го года, возглавляемой В.И.Лениным и Львом Троцким». («Socialist Action», Сентябрь, 1991-й год). Сам Мандель писал:

«…путчисты хотели существенно ограничить или даже отменить существующие демократические свободы…Поэтому путч встретил решительный отпор. И поэтому мы должны приветствовать провал путча».
«International Viewpoint», 3-е февраля

Как и у всех правоверных каутскианцев, высшим критерием для Манделя служит абстрактная «демократия». Кремлевские контрреволюционеры и их зарубежные хозяева из МВФ не были столь щепетильны в защите «прав и свобод». Чрезвычайно жесткие меры, необходимые для реставрации капитализма, навязывались советским гражданам на штыках, без напыщенных речей или предвыборных рукопожатий.

Марксисты знают, что буржуазная демократия имеет классовый характер. Формальное равенство прав не исключает, а, скорее, скрывает реальное социальное неравенство между буржуазией и пролетариатом, между бездомным нищим и президентом «Дженерал Моторс». Парламентские институты играют важную роль в легитимизации руководящей роли буржуазии, маскируя классовую политику капиталистического правительства фасадом народного согласия. Рабочий класс должен защищать демократические свободы капиталистического общества от всех попыток ограничить или упразднить их. Однако, в свете прогресса человечества, смысл Октябрьской революции значительно больший, чем обычная буржуазная демократия. Отмена частной собственности на территории одной шестой части суши, и замена рыночной анархии плановой экономикой заложила социальную базу общества, в котором демократия станет реальность для миллионов людей, не владеющих предприятиями, банками или империями СМИ. Лицемерные «демократические» империалисты ненавидят сталинистов не за то, что они устранили от власти советских рабочих, а за то, что их руководство основано на завоеваниях российского пролетариата в 1917-ом году. Говоря словами Троцкого:

«Мы не должны забывать, что в настоящий момент вопрос свержения советской бюрократии подчинен проблеме защиты государственной собственности на средства производства в СССР».
«В защиту марксизма»

USFI – не на той стороне баррикад

Августовские баррикады сформировали разделительную линию между теми, кто жаждет восстановления капитализма, и теми, кто хочет замедлить рыночные реформы и восстановить, по крайней мере, временно социальный и экономический статус-кво. Социал-демократы, либералы и все те, кто открыто приветствовал реставрацию капитализма, без особых сомнений приветствовали провал «путча». Псевдотроцкисты, однако, должны были фальсифицировать события, чтобы оправдать свой отказ от защиты Советов и дистанцироваться от чисто леволиберальной позиции. Именно поэтому для USFI чрезвычайно важно «доказать», что между «путчистами» и ельцинистами не было особой разницы. Нат Вайнштейн писала в сентябре 1991-го года в «Socialist Action»:

«При наблюдении за различиями между различными представителями партийного и государственного аппарата – Горбачевым, организаторами путча, Борисом Ельциным и Эдуардом Шеварнадзе, приходишь к выводу о том, что нет существенных отличий между сторонниками рыночно ориентированной капиталистической демократии с одной стороны, и коммунистами-«ястребами, защищающими социализм, с другой».

Конечно, лидеры «путчистов» не были «коммунистами, защищающими социализм», они были сталинистскими бюрократами, пытающимися сохранить власть и привилегии центрального аппарата, зависящего от существования экономики с государственной собственностью, который боролся против сил, открыто проповедующих капитализм. Если, согласно Вайнштейн, путч не был противостоянием реставраторов капитализма и тех, кто боролся против реставрации, какие же силы боролись между собой? Вайнштейн продолжает:

«Все основные течения внутри государственного аппарата… поддерживают восстановление капитализма».

«Кардинальное отличие между ними заключается в том, возможно ли продолжить процесс реставрации капитализма чисто политическими средствами или для принятия жестких антирабочих мер требуется железная диктатура».

Несложно понять, к чему ведет эта аргументация. Если ельцинисты и лидеры «путча» едины в своем стремлении к капитализму, а отличаются только в политических методах, для рабочего класса более предпочтительна победа той фракции, которая будет возрождать капитализм без репрессивных методов. Это, как мы видим, единственный логичный аргумент, используемый так называемыми троцкистами, для защиты своей позиции отказа от блока с лидерами «путча». Только эта главная предпосылка – что цели «путчистов» и их оппонентов были едиными – ложна.

Эрнест Мандель согласен с Вайнштейн в том, что Ельцин представляет некое крыло советской бюрократии, но сомневается в том, что и российский президент, и лидеры путчистов способны и будут пытаться реставрировать капитализм:

«Советская бюрократия слишком многочисленна, и ее социальная инфраструктура чересчур сильна, пучина инерции, безразличия и саботажа, в которую они погрузились, чересчур глубока, чтобы они могли предпринять какие-либо решительные действия».

«Ельцин, так же, если не более чем Горбачев, представляет верхний слой номенклатуры. Ельцин, исходя из его образования и опыта, является человеком аппарата. И его способности к популистской демагогии не меняют такого положения вещей».

«Люди могут сказать, что, в противоположность Горбачеву, который продолжает неопределенно называть себя социалистом, Ельцин открыто объявил себя сторонником реставрации капитализма. Но на основании только голословных заявлений мы не можем характеризовать политиков. Мы должны изучить, что происходит на практике, и чьи социальные интересы они выражают».

«С этой точки зрения Ельцин и его сторонники в вопросе ликвидации СССР… представляют собой группу номенклатуры, которая стоит в стороне от буржуазных сил как таковых, … даже если бы они в чем-то походили друг на друга».
«International Viewpoint», 3-е февраля

Таким образом, с одной стороны, Вайнштейн утверждает, что вся советская бюрократия стремится к реставрации капитализма, с другой стороны, Мандель сомневается в том, что какая-либо часть бюрократии, в том числе даже самые правые ельцинистские элементы, имеют желание или силы для подобной реставрации. Эти два взгляда на советскую бюрократию являются диаметрально противоположными, и могли бы вызвать жаркие дебаты в организациях, которые относятся к подобным вопросам серьезно. Если на практике Вайнштейн и Мандель продолжают счастливо сосуществовать под одним политическим зонтом, это происходит только потому, что за их видимыми разногласиями скрываются значительно более существенные общие интересы.

Мандель и Вайнштейн согласны в том, что августовский «путч» и его провал не имели никакого отношения к вопросу о сохранении советского рабочего государства. Оба они согласны с тем, что отличие Ельцина от ГКЧП состоит в том, что он стремился защитить демократические свободы. Таким образом, невзирая на разногласия по вопросу природы и приоритетов советской бюрократии, Вайнштейн и Мандель оказались сторонниками одной и той же политической линии – поддержки «демократического» лагеря Ельцина. И, по счастливому стечению обстоятельств, это практическое решение привело USFI на сторону переменчивой леволиберальной и социал-демократической точки зрения. Для оппортунистов анализ объективной реальности не является руководством к действию, но логическим обоснованием сглаживания острых программных углов. Однако выводы, сделанные на базе подобных оснований, в лучшем случае второстепенны.

Ельцинисты и «путчисты»: конфликт интересов

Аргументы, подобные приведенным Вайнштейн и Манделем, содержат элементы правды, но направленные на то, чтобы сфальсифицировать общую картину. Вайнштейн права в том, что ГКЧП, в отличие от советских сталинистов прошлых лет, не пытался оправдывать свои действия социалистической риторикой. Несомненно, что отношение ГКЧП к коллективной собственности в их публичных выступлениях было двойственным: с одной стороны, они заявляли о растущей опасности для «внутреннего национального экономического механизма, который формировался десятилетиями», и предостерегали от «наступления на права трудящихся… на труд, образование, здравоохранение, жилье и отдых» («New York Times», 19 августа 1991-го года). Но, с другой стороны, «путчисты» провозгласили себя сторонниками развития в СССР многоукладной экономики с разными формами собственности, включая частную, а также продолжения линии на перестройку.

Такое противоречие объясняется тем, что у «путчистов» не было никаких позитивных исторических перспектив. Вероятнее всего, очень немногие из них верили в приоритет социалистической собственности, не говоря уже о «социализме». В начале 1930-х годов Троцкий охарактеризовал сталинистскую бюрократию как нечто неоднородное, ее гамма распространяется от чрезвычайно циничных приспособленцев, которые могут предать Советское государство при первой возможности, до искренних социалистов-революционеров, от фашистов вроде Бутенко до пролетарских интернационалистов типа Игнаса Райса. Однако годы брежневщины усилили эрозию бюрократического аппарата. Подобно советской экономике, утратившей свои первые роли, государственный аппарат на всех уровнях разъедали самоудовлетворенность, цинизм и коррупция. Эту коррозию стали связывать лично с Брежневым, с его известной страстью к фешенебельным дачам и дорогим импортным спортивным автомобилям. Только одно соображение поддерживало в сторонниках жесткой линии советский патриотизм – стремление поддержать мощь СССР на мировой арене. Этот «патриотизм» объясняет несомненно неоднородный характер оппозиции Ельцину и курьезный союз между аппаратчиками старой гвардии и монархистами-антисемитами – для обеих сторон мощь Российского государства является значительно более важным вопросом, чем проблемы собственности.

Однако для марксистского анализа советской руководящей касты не является приоритетным то, что думают бюрократы, тем более что они говорят публично. Ключом к объяснению политического поведения различных социальных классов и слоев является их объективное социальное положение и материальные интересы, из него вытекающие. В отличие от буржуазии, советская бюрократия никогда не имела собственности. В августе 1991-го года, как и при расцвете власти Сталина, привилегии бюрократии были основаны на их распределительной роли в центрально-административной экономике, основанной на государственной собственности. Если со стороны воинствующих националистов, борцов с бюрократией и сторонников свободного рынка исходит угроза для центра, естественно, что значительная часть государственного и партийного аппарата будет стремиться сохранить свои прерогативы. В этом заключается смысл внутрипартийной борьбы, предшествующей «путчу», а также самого «путча» (см. сентябрьский бюллетень IBT, стр. 20).

Требует объяснений не тот факт, что сталинистская бюрократия оказывает сопротивление, а то, что она практически без борьбы была свергнута в большинстве стран Восточной Европы, и что контрудар советской номенклатуры, который, наконец, был нанесен, оказался столь запоздалым, нерезультативным и беспомощным. Деградация сталинизма зашла намного дальше, чем казалось до 1989-го года.

Статус-кво, которое «восьмерка» пыталась поддержать, мог значить для советских рабочих и рабочих всего мира больше, чем сотни конституций или парламентов – общественную собственность на средства производства. Никто не мог знать утром 19-го августа, что оборона существующего статус-кво окажется столь непрочной. Но, как мы писали еще до путча:

«Возможно, что руководящая часть бюрократии в будущем попытается насильственно заморозить процесс капиталистической реставрации. Если это случится, нашей обязанностью будет стать на сторону баррикад «консерваторов» против ельцинистов. Сталинистская каста неспособна кардинально решить проблему  «реформ», но может затормозить их, по крайней мере, на некоторое время».
1917, № 10

Эрнест Мандель, благодушно заверяя нас, что сталинистская бюрократия до сих пор находится у власти, также говорит полуправду. Ельцин действительно был порождением аппарата. Он приобрел национальную известность как партбосс города Свердловск (ныне, как и при царизме, Екатеринбург), а затем стал партийным лидером Москвы. Ельцин, «пробивной» человек с огромным самомнением, с трудом терпел автократическую партийную дисциплину, навязанную Горбачевым, и публично критиковал лидера партии за недостаточное развитие гласности и перестройки. Конфликт Горбачева и Ельцина привел к увольнению последнего с поста московского партийного лидера и выведению из состава Политбюро. В итоге Ельцин всецело отрекся от Коммунистической партии.

Ельцин политически выжил только благодаря своей репутации наиболее существенного оппонента Горбачева, что позволило ему стать рупором сил, противостоящих партии. Ельцин был избран президентом Российской Федерации в качестве лидера тех сил, как в России, так и в СССР в целом, которые стремились уничтожить политическую монополию КПСС. Когда, борясь с «путчистами», Ельцин стоял на танке напротив Белого Дома, он выступал представителем иностранного капитала, национал-сепаратистов и московских спекулянтов, торговцев валютой и прочих «предпринимателей», которые, вместе со своими телохранителями, входили в состав толпы, выступающей в поддержку Ельцина. Мандель может охарактеризовывать Ельцина как «человека аппарата», только игнорируя его переход в стан классового врага.

«Спонтанная приватизация» и номенклатура

Утверждение Манделя о том, что бюрократия остается у власти, также содержит элементы правды. Миллионы представителей номенклатуры никуда не исчезли, а многие из них даже не потеряли своей работы. Президент Украины Леонид Кравчук и его коллега из Казахстана Нурсултан Назарбаев были лидерами сталинистских партий, а горячими националистами они стали только после августовских событий. Не является сюрпризом тот факт, что многие руководители старого режима, а также бюрократический эшелон, на который они опирались, начали борьбу за сферы влияния при новом политическом и экономическом порядке. Если бы полностью развитый капиталистический класс, вооруженный законодательством и репрессивным государственным аппаратом для защиты своей собственности, был необходимым условием капиталистической реставрации, реставрация капитализма была бы невозможна в государствах с коллективизированной экономикой.

27 декабря 1991 New York Times процитировал Грэма Эллисона, Гарвардского советолога, о новой роли многих директоров государственных фирм:

«Вы – менеджер государственного предприятия, скажем, авиакомпании с 10000 служащих, и Вы начинаете воображать, что нет никого выше Вас», – сказал он. «Вы не получаете никаких распоряжений, и министерство, которому Вы подчиняетесь, исчезает. Вы начинаете воображать, что собственность ваша, и так как Вы не получаете никаких поставок, Вы должны позаботиться о себе и своих сотрудниках. Иногда Вы склоняете иностранцев купить половину объединенного предприятия. Это – непосредственная приватизация».

International Viewpoint Объединенного Секретариата (20 января) содержит замечательное интервью с Юрием Мареничом, академиком и делегатом Московского Совета Народных Депутатов. Маренич описывает процесс, которым местные ельцинистские должностные лица присвоили большие части недвижимого имущества и другой общественной собственности:

«Они проводили свои избирательные кампании под лозунгом: «получив власть, мы будем демонополизировать собственность и управлять экономикой через рынок». Но как только они получили власть управлять общественной собственностью, они столкнулись с огромным искушением захватить эту собственность для себя. Это было легко сделать, учитывая возможность совмещения рабочих мест в правительственных учреждениях с постами в частных фирмах, имеющих дело с правительством. Короче говоря, те, кто отвечал за приватизацию, просто передал собственность компаниям, которые они возглавляют».

«Все члены исполнительного комитета советов основывают частные компании, которые они возглавляли. Одна фирма заняла информационные услуги советам; другие его юридические услуги, третья часть заняла все недвижимое имущество, его продажу и права аренды на территории района».

«Это весьма просто. Начиная с 1930-ых, мы имели систему передачи собственности без оплаты. Но все это было государственной собственностью, и передача производилась от одного государственного представительства или предприятия к другому. Все стороны действовали от имени единственного владельца – государства. Теперь, однако, мы имеем также частных владельцев. Но они использовали ту же самую процедуру, чтобы передать недвижимое имущество от советского района или государственного органа частной компании…».

Маренич утверждает, что подобный образец копируется по всей стране. Многие из старой номенклатуры, вероятно, найдут свое место как члены нового постсоветского капиталистического класса. Те, кто заменяют сталинистских аппаратчиков, будут, без сомнения, в течение некоторого времени продолжать использовать механизмы государственной собственности.

Переверстка капитализма должна, очевидно, произойти как результат процесса, в котором элементы непрерывности с предыдущими методами социально-экономической жизни выживут, поскольку местная буржуазия сформирована из фрагментов других классов и слоев. Мощные центробежные силы годами работали в советской экономике перед триумфом Ельцина в августе. Но концентрация Манделя на элементах непрерывности затеняет тот факт, что поражение переворота показало качественное изменение. Пока центр в Москве мог проявлять административный контроль над экономикой, региональные и местные бюрократы были обязаны работать в пределах (или вокруг) рамок работы, установленных сверху; их аппетит для прерогатив владельцев собственности столкнулся с объективным ограничением. Только после того, как центральная власть была окончательно свергнута в августе, их руки были развязаны для пути «непосредственной приватизации». События августа казались смертельным похоронным звоном советского рабочего государства. Весь Мандель и гарантии Вайнштейн, что ничего фундаментально не изменилось, в конце концов, оказались немногим сильнее, чем сложные попытки избежать ответственности за принятие стороны контрреволюции.

Рабочая Власть: дефенситсы на словах, ельцинисты на деле

Псевдотроцкисты из Рабочей Власти (Англия) и их партнеры их Лиги за Революционный Коммунистический Интернационал (LRCI) намного более искренни, чем Объединенный Секретариат, в подтверждении значения прерванного переворота. Отказываясь вначале признать, что Советское рабочее государство встретило свой конец в августе, они первоначально описывали ситуацию после переворота как «двоевластие», в котором Горбачев, представляющий бюрократию, продолжил соперничать за государственную власть с ельцинистскими реставраторами. Когда, однако, «полюс Горбачева» опрокинулся по мановению пальца Ельцина в декабре, Рабочая Власть, наконец, признала действительность и заявила, что «Советский Союз мертв. Призрак, который часто посещал капиталистов в течение более чем семидесяти лет, теперь положен, чтобы отдохнуть» (Рабочая Власть, январь).

Рабочая Власть также видит связь между смертью Советского рабочего государства и победы Ельцина в результате августовского переворота. Заявление от сентября 1991 Международного Секретариата LRCI утверждает, что бюрократическая фракция, представленная ГКЧП «надеялась своими действиями 19 августа защитить свои привилегии на основе пост-капиталистических отношений собственности» (Рабочая Власть, сентябрь 1991, выделено нами – ИБТ). Заявление продолжает описывать силы Ельцина в следующих словах:

«Прежний слой (демократический и националистический) оппозиционеров… практически потерял веру в преобразование «действительно существующего социализма» и повернулся к западной демократии и рыночной экономике как идеалам. Последний, экс-горбачевский, разочаровался в утопическом горбачевском проекте «рыночного социализма», вместе с нерешительностью их лидера и компромиссами с консерваторами, и пошел на службу империализма как реставраторы капитализма в СССР.

«Что политически представляет коалиция сил, возглавляемая Ельциным? Ельцин, Шеварнадзе, а также военное и политическое окружение российского президента представляет фракцию бюрократии, которая отказалась от защиты ее кастовых привилегий и их источника – деформированного рабочего государства в пользу того, чтобы стать ключевыми членами нового буржуазного правящего класса».

Таким образом, согласно LRCI, идентичность борющихся сил в конфронтации Августа ясна: с одной стороны – секция советской бюрократии, которая, чтобы поддерживать свои привилегии, стремиться защитить советское рабочее государство, с другой стороны – коалиция националистов, «демократической» интеллигенции и бюрократов, которые стремились уничтожить рабочих и реставрировать капитализм. В этой конфронтации Власть не смутилась выбрать союзниками…  теми, кто стремились уничтожить рабочее государство! То же издание Рабочей Власти провозглашает: «мы должны были стоять, и действительно были в передних рядах тех, кто боролся за то, чтобы остановить переворот». Чтобы подчеркнуть этот пункт, то же издание публикует статью под заголовком «Их песенка спета», которая бичует «левых сторонников удачного переворота». Чтобы никто не сомневался относительно серьезности LRCI на этот счет, они недавно разорвали отношения с маленькой калифорнийской группой, называемой Революционная Троцкистская Тенденция ввиду их отказа поддержать ельцинистов против ГКЧП.

Какими миражами идеологического деформации может LRCI сочетать эти положения со своими претензиями быть коммунистами, троцкистами и советскими дефенсистами? Заявление Международного Секретариата LRCI продолжается:

«Основные вопросы поставлены этими событиями. Была ли перспектива политической революции нереальной и утопической? Было ли сопротивление консервативному перевороту само по себе контрреволюционным? Мог ли успешный бюрократический переворот дать рабочему классу пространство для дыхания? Ответ на все эти вопросы – нет!

«В каком смысле можно было сказать, что ГКЧП защищал плановые отношения собственности? Только в таком: они сопротивлялись их отмене в той степени, в которой они сами были опорой паразитизма. Однако этот массивный социальный паразит был главной причиной гибели бюрократической централизированной плановой экономики, причиной разочарований масс в ней…Благодаря собственной тоталитарной диктатуре сталинисты стали непреодолимым препятствием на пути развития самоорганизации масс и их сознания, препятствием на пути формирования нового классового авангарда, которой только и мог не только защитить Октябрь, но и обновить его»
Рабочая Власть, Сентябрь 1991

Для троцкистов является аксиомой то, что сталинисты были помехой для развития самоорганизации рабочего класса и паразитами на теле плановой экономики, которую они разрушили из-за плохого управления и, в конечном счёте, неспособности отстоять её. Вот почему политическая революция была необходима для СССР: отстранить сталинистов и защитить плановую экономику.

Что должно было быть сделано?

Даже относительно маленькое революционное образование могло бы сделать довольно много в течение критических августовских дней, когда слабость и колебания овладели разношёрстными группами поддержки Ельцина. Слабость и дезорганизация ясно проглядывались с обеих сторон, и это давало возможность троцкистской группе организовать защиту национализированной собственности под управлением  демократических органов рабочего самоуправления. Основным тактическим шагом в первые дни должна была стать организация немедленного нападения с целью разгона нескольких сотен легко вооружённых ельцинистов, окруживших Белый Дом.

Решительная инициатива против контрреволюционеров была бы успешна ввиду широкой поддержки рабочего класса, взбудораженного перестройкой. Она также была бы поддержана значительной частью вооружённых сил  и вызвала бы активную поддержку со стороны просоциалистических элементов. Барахтающиеся серые люди, возглавившие переворот, не имели бы другого выбора кроме как воспользоваться поддержкой рабочего класса даже несмотря на непредвиденные для себя потери в будущем. Рассеивание ельцинистов последовало бы сразу же после призыва представителей от каждой фабрики, завода и рабочих кварталов организовать в Белом Доме настоящий, демократический Московский Совет.

Успех такой инициативы стал бы первой искрой в пожаре, который охватил бы рабочий класс по всему Советскому Союзу в его борьбе против реставраторов капитализма. Военный блок с путчистами против Ельцина не противоречил борьбе за советскую демократию. Также как и блок Ленина с Керенским против генерала Корнилова в августе 1917 подготовил поражение Временного Правительства, так и борьба против Ельцина, в которой независимые рабочие  формирования направляют своё оружие в том же направлении, что и путчисты, усиливает силы революции с тем, чтобы позже блокировать Янаева, Пуго и их систему политических репрессий.

Нельзя гарантировать, что атака на Ельцина имела бы успех. Но даже кровавое поражение было бы предпочтительней, чем поражение без борьбы. Миллионы рабочих восприняли бы программу Троцкого. Попытка уничтожить капиталистическую реставрацию и борьба за обновление рабочего государства  могла бы остаться примером  и важной точкой столкновения различных мнений в развитии сознания рабочего класса России. Но в тех объективных условиях поражения легко можно было избежать. Интервенция небольшой, но сплочённой группы, вооружённой правильной политической ориентацией, смогла бы перевесить весы в сторону противников контрреволюции.

К несчастью, советский рабочий класс не сыграл независимой политической роли. Борьба за власть развернулась между сталинистскими паразитами, защищавшими своё привилегированное положение, и ельцинскими реставраторами капитализма, которые собирались разрушить то, что первые собирались защитить. Рабочая Власть жалуется на то, что сталинисты защищали коллективную собственность только как паразиты. Но слово «только» затемняет конвергенцию интересов таким образом, что в течение трёх августовских дней решалась судьба Советского рабочего государства. Паразит не может существовать без тела, на котором он паразитирует, следовательно, имеет интерес защитить его. И если в час смертельной опасности паразит вооружён, а тело – нет, жизнь тела зависит от победы паразита. То, что сталинисты уничтожили плановую экономику и не смогли защитить её в будущем, не изменяет того факта, что в попытке сохранить статус-кво их цели на данный момент совпадут с целями рабочего класса.  Когда Троцкий  говорил о безусловной защите Советского Союза, он не имел в виду, что Четвёртый Интернационал должен защищать СССР, только если сталинисты перестанут руководить, или станут более компетентными.

Ельцин являлся большей опасностью

Рабочая Власть, блокировавшаяся с ельцинцами, потому что считал сталинистов большим врагом рабочего класса, чем реставраторов капитализма. Это разъяснено в сентябрьском выпуске Рабочей Власти:

«Единственная сила, способная  защитить государственную собственность … – рабочий класс. И это не сможет сработать в условиях, когда  запрещены забастовки, когда это становится поводом для начала комендантского часа, цензуры и политических запретов. Гораздо лучше, что организации неоперившихся рабочих СССР учатся грести против течения бюрократической реставрации».

«Демократическое» пространство для  дыхания, которое Рабочая Власть ценит так высоко, вряд ли, долго продлится с Ельциным во главе, как, собственно,  Рабочая Власть и признает: “Когда-то установленные во власти и ищущие кристаллизации нового класса эксплуататоров, даже полные и последовательные, буржуазно-демократические права для масс станут вскоре невыносимыми» (Там же.). Так что единственное различие между сталинистами и ельцинистами, в отношении демократических привилегий, состоит во времени, требуемом, для их отмены. Сталинисты, которые преобладали, будут иметь уже существующее полицейское государство, используя его против рабочих. Ельцинисты, с другой стороны, нуждаются в большем количестве времени, чтобы объединить репрессивный аппарат и до тех пор не смогут избавиться от многих демократических свобод.

Рабочая Власть признает, что капитализм будет означать «бедность, высокие цены, безработицу, назад безработицу, социальное притеснение и угрозу войны» (Рабочая Власть, январь), и «исторически беспрецедентную конфискацию у сельских и городских рабочих плодов их труда» (Рабочая Власть, декабрь 1991). Действительно ли сталинистская политическая репрессия более вредна для рабочего класса как борющейся силы, чем социальный хаос и массовая нищета капиталистического восстановления? Исходя из подобного анализа, на вопрос о том, должны ли мы поддержать Ельцина в его противостоянии путчистам,  Рабочая Власть ответит утвердительно. Но такой ответ противоречил бы всей подборке записей Троцкого по российскому вопросу. Троцкий упорно утверждал, что борьба за свержение сталинистских олигархов не  противоречила, а скорее была основана  на защите коллективизированной собственности, дабы ее, в конечном счете, подчинить. Именно эта причина мешает Рабочей Власти, которая пытается репрезентовать себя тенденцией ортодоксального троцкизма, открыто заявить свою настоящую позицию: то, что защита социальной достижений российской революции была подчинена ниспровержению сталинистской бюрократии. Их позиция по поводу событий августа не допускает никакого другого заключения.

Троцкий определил центризм как революционность в словах, и реформизм в деле. Рабочая Власть снабжает читателей идеально чистым примером этого явления. В то время как они часто анализируют события и политические силы точно, их тяга к оппортунизму, который приспосабливает их политику к радикальному/социал-демократическому общественному мнению и не позволяет им отобразить их анализ в программе действия, часто вынуждает их к практическим заключениям, которые противоречат их собственным рассуждениям. Они должны все же узнать от Эрнеста Манделя и Объединенного Секретариата, что промежуток между теорией  и практикой оппортуниста может быть установлен лишь только ложными представлениями о действительности. Чтобы замазать этот промежуток, Объединенный Секретариат утверждает, что не было никаких различий между ельцинистами и ГКЧП по формам собственности – различие заключалось лишь в том, использовать ли демократические или авторитарные методы. Рабочая Власть очень оригинально делает возможным, чтобы два конкурирующих лагеря объективно представляли идентичные формы собственности, но посредством идеологических зигзагов своей партии по вопросу о Ельцине, тем не менее, пытается замазать это противоречие.

Спартакисты: «ни ГКЧП, ни Ельцин»

Американская Спартакистская Лига Джеймса Робертсона и ее зарубежные сателлиты из Международной Коммунистической Лиге (ICL) долго претендовали на то, что, из всех так называемых троцкистских группировок на планете, только они правильно защищали Советский Союз. Однако это положение противоречит их полному замешательству при победе контрреволюции Ельцина. Январский/февральский выпуск Workers Hammer, издание британской секции ICL, содержит дискуссию с Герри Доунингом из Революционной Интернационалистической Лиги (RIL), озаглавленную «RIL: ни ГКЧП, ни Ельцин», которая показывает RIL сохраняющей нейтральным в конфликте:

«Для RIL нет никакого различия между крылом бюрократии с одной стороны и крылом мирового империализма и капиталистической реставрации, с другой. И, конечно, если сталинизм приравнивается к империализму, то возможность военного блока с секцией бюрократии против капиталистических реставраторов полностью устранена, поскольку очевидно, что это свелось бы к блоку против капиталистической реставрации с «реставраторами капитализма».

Можно было бы заподозрить, что ICL, подобно центристам, которых они критикуют, также отказывается принять сторону в конфликте. Если Workers Hammer имеет своей целью агитацию за нейтралитет, мы предлагаем, чтобы эта агитация началась с публикации их американского издания, Workers Vanguard (WV), который отвечал на переворот в своем выпуске от 30 августа следующим образом:

«Даже до переворота, многие из наиболее сознательных рабочих, которые выступали против ельцинских планов массовой приватизации и рыночных реформ Горбачева, обратились к так называемому бескомпромиссному «патриотическому» крылу бюрократии. Больше нет никакого места таким иллюзиям».

«Общепризнанная программа «путчистов» была введением военного положения, чтобы препятствовать развалу СССР обособленно, что сводится к перестройке минус гласность: представление рынка, но не столь быстро, и закрытого».

«Во время переворота Московский совет рабочих… издал заявление: «формирование рабочей милиции для сохранения общественной собственности, для охраны социального порядка на улицах наших городов, для контроля выполнения распоряжений и инструкций Государственного Комитета по Чрезвычайному Положению». Не было ни одного слова критики ГКЧП. Призыв к рабочей милиции, чтобы разбить демонстрации ельцинистских контрреволюционеров был, конечно, правильным. Но, если бы ГКЧП сохранил власть, он попытался бы расформировывать любые подобные отряды рабочей милиции, которые иначе неизбежно и быстро избежали бы политического контроля над ней».

Потребовался бы очень талантливый толкователь, чтобы не интерпретировать вышеупомянутые пассажи как предложение чего-нибудь иного, чем «ни ГКЧП, ни Ельцин». И никакая напыщенность не может скрыть тот факт, что аргументы спартакистов очень близко напоминают доводы манделистов о том, что не было никакого обязательного конфликта между Ельциным и ГКЧП. Подобно Манделю, спартакисты ищут рационализированные доводы своему отказу  принять какую-то сторону в конфликте, утверждая, что переворот оставил неизменной классовую природу государства. Для ICL, Советское государство все еще существует, и Борис Ельцин даже теперь осуществляет контроль над дегенерированным рабочим государством.

Все же, в отличие от Манделя, спартакисты не могут просто защищать позицию «чума на оба ваши дома». До августа 1991 они часто осуждали господствующую тенденцию, становясь в позицию защиты военного блока со сталинистами против сил реставрации. Спартакисты правильно приняли сторону режима Ярузельского в его конфронтации в 1981 году с контрреволюционерами из «Солидарности» и дали военную поддержку советским силам, борющимся против реакционного, поддержанного империалистами мятежа в Афганистане. Спартакисты фактически были настолько восторженны своей поддержкой сталинистов, что начали стирать линию между военной и политической поддержкой. Их нейтралитет в августе, таким образом, представляет радикальный отход от шумных требований быть последними, лучшими советскими дефенсистами.

Нейтралитет с плохой сознательностью

Поскольку этот поворот не имеет никакого реального программного основания, руководство спартакистов отказалось подтвердить, что имело место глобальное политическое изменение линии. Следовательно, они настаивают, вопреки всей логике и вопреки их собственным письменным заявлениям, что они не были нейтральны. Они представляют свой подход как совершенно совместимый с прошлыми позициями, и страхуются разнообразием определений, неоднозначностью формулировок и искажениями фактов. Чтобы скрыть поразительное подобие между многими из их аргументов и позициями других центристских и реформистских псевдотроцкистов, спартакисты должны были увеличить объем своей полемики. Но увеличенный объем делает только более различимыми противоречивость аргументов, исходящих от робертсонистского штаба в Нью-Йорке. От выдвижения спартакистами последовательных и понятных аргументов, они перешли к весьма сомнительным доводам о том, что ГКЧП не сделал никакой попытки рассеять контрреволюционную толпу, которая собралась, чтобы защитить Белый Дом Ельцина. Принимая ради продолжения дискуссии, что это положение является истинным, это подразумевало бы или то, что лидеры переворота действительно не были в конфликте с Ельциным, или то, что они выступали против Ельцина, но были слишком слабы и нерешительны, чтобы противостоять ему. Спартакисты никогда не проясняли, какую из этих оценок они одобряют. Их повторяющееся заявление, что приход к власти ГКЧП означал бы «перестроечный путч» связан с первым аргументом. Их характеристика переворота как «патетического», и его лидеров как «банды восьми, которая не могла стрелять прямо», с другой стороны, склоняется к последнему. Любое заключение, однако, ведет к безнадежной противоречивой путанице.

Как, к примеру, может  заявление, что и Ельцин и ГКЧП выступали одновременно за внедрение рыночной экономики сопоставляться с утверждением в той же статье, что «Рабочий класс Советского Союза и, действительно, рабочие всего мира подверглись чрезвычайному бедствию», и что подобная неудача «спровоцировала контрреволюционную волну в стране Октябрьской революции» (WV, 30 августа)? Как могла возникнуть контрреволюционная волна без устранения основного препятствия? Были ли лидеры путча этим препятствием? Или в случае, если бы они развязали подобную контрреволюционную волну, то победили ли они? В таком случае, почему же их поражение являлось «чрезвычайным бедствием» для рабочего класса? Workers Vanguard не может ответить на эти вопросы.

Утверждение Workers Vanguard, что ГКЧП был за «перестройку минус гласность» напоминает аргументы Вайнштейн и Манделя. Они тоже полагают, что Ельцин и лидеры путча отличны лишь в вопросе о демократических правах, а потом желание навязать капитализм посредством «железного диктата». Вдумчивый робертсонист может дивиться, почему бы советским рабочим не организоваться против реставрации капитализма в условиях гласности, а не без нее. Конечно, это вскоре приведет к поддержке «демократического» лагеря Ельцина. В отличие от Объединенного Секретариата, Workers Vanguard не развивает свой аргумент, и не доводит логическую цепочку рассуждений до логического вывода.

Тогда есть второй набор оправданий нейтралитета: то, что ГКЧП фактически представлял те элементы бюрократии со своими интересами, которые находились в существенном противоречии с интересами ельцинского лагеря, но они были слишком нерешительны и несостоятельны остановить ельцинистов. Для начала, нужно отметить, что это суждение было сделано с неоценимой долей непредусмотрительности: события, разворачивающиеся настолько стремительно, что первая статья WV относительно переворота была издана несколькими днями после того, как его судьба, уже была решена. Утверждают ли спартакисты, что они знали заранее, что переворот потерпит неудачу так трагично? Уже давно было очевидно, что историческая цепочка советского сталинизма достигла последнего разряда, и невозможно восстановить его статус-кво в предгорбачевские времена в любом случае. Но эта общая оценка не была достаточна для точного установления корреляции сил 19 августа. Это могло быть проверено только в действии.

Даже если бы победа лидеров переворота только временно замедлила бы процесс реставрации капитализма, одно это было бы достаточно адекватным основанием для инициации военного блока. Троцкисты не выбирают союзников согласно абстрактному решению, ради тактического ловкого облапошивания или силы противостоящих лагерей, но только лишь основываясь на их политическом характере. Термидорианцы либо были заинтересованы в препятствовании Ельцину, либо же нет. Но спартакисты хотят все сразу: они одновременно утверждают, что ГКЧП никогда не намеревался остановить Ельцина, это, во-первых, и критикуют его за путаную работу.

Критика Робертонистами ГКЧП завихряется еще причудливее, когда они осуждают «бригаду восьми» за неудачу в попытке мобилизовать рабочий класс против Ельцина:

«Банда восьми» не только не мобилизовала пролетариат, она еще распорядилась, чтобы каждый оставался на работе».

«Банда восьми» была неспособна к уничтожению Ельцина в его патетическом оправдании за путч, потому что это был «перестроечный переворот»; путчисты не хотели развязать силы, которые могли победить более серьезных контрреволюционеров, вплоть до развязки гражданской войны в случае, если ельцинисты продолжали бы действительное сопротивление».
Workers Hammer, январь/февраль

В той же самой статье с гордостью упоминается спартакистская позиция по поводу «Солидарности» десятилетием ранее:

«Польша в 1981 пережила тот же период, что Советский Союз сегодня, но в первом случае сталинисты предпринимали меры, чтобы временно подавить контрреволюцию. Перед лицом этой конфронтации, это было невозможно…».

В советском случае, спартакисты все обратили в прекрасное искусство. Но сравнение с Польшей в 1981 – истинно талантливо. Мы не вспоминаем мобилизацию Ярузельским польского рабочего класса против Валенсы. Спартакисты, кажется, забывают, что когда сталинисты, обладающие властью, чрезвычайно редко мобилизуют рабочий класс политически, потому что само существование бюрократической касты основано на монополизации политической власти. Требование обеспечить военную поддержку сталинистам, борющимся с реставрацией капитализма, и основывающимся на мобилизации рабочего класса эквивалентно требованию, чтобы сталинисты прекратили быть сталинистами.

В другом месте в том же самом полемическом Workers Hammer подразумевается, что он  бы поддержал любые меры, предпринятые  «бригадой восьми»,  против Ельцина:

«Призыв к рабочим уничтожать баррикады Ельцина означал бы военный блок с любой из сил переворота, которые передвигались с целью сокрушить контрреволюционную толпу… Против позиции «Третьего лагеря» в событиях Августа мы написали: «в вооруженной борьбе обжигает  напрямую реставраторов против упорных элементов бюрократии, защита коллективизированной экономики была бы помещена в повестку дня, собственно говоря, стараниями сталинистов. Троцкисты вступили бы в военный блок с «путчистской секцией бюрократии против открытой атаки капиталистической контрреволюции», как Троцкий постулировал в 1938 Переходной Программе». Подавление в 1981 сопротивления Ярузельскому не подразумевало никакой вооруженной борьбу, потому что «Солидарность» не предложил никакого вооруженного сопротивления. Военное положение было обесточено посредством ряда полицейских мер. Спартакисты здесь, кажется, предполагают, что они блокировались бы с ГКЧП, если бы те действовали более решительно, актуализировав военное положение. Эта логическая военная поддержка противопоставляет твердость и навыки сталинистской тактики в противоположность социальному характеру сталинистов, политическим целям или объективным последствиям их победы или поражения. Или, более точно, спартакисты судят о политических целях и социальном характере сталинистских «консерваторов» в связи с их поведением во время переворота.

Аргумент неоднозначен: ГКЧП не предпринимал адекватные меры против Ельцина, потому что не имел никаких фундаментальных различий с ним. Откуда мы знаем, что они не имели никаких фундаментальных различий? Поскольку они не предпринимали никаких адекватных мер. Другими словами, забудьте тот факт, что большинство бюрократии имело объективный интерес в сохранении положения, в котором они получали свои привилегии и престиж; забудьте также целую внутреннюю партийную борьбу, которая предшествовала попытке путча, в которой Горбачев, пребывая под все время усиливающемся давлении, расчистил почву для Ельцина и националистических харизматов; забудьте, короче говоря, что попытка переворота была ударом, направленным против ельцинистов-реставраторов. Спартакисты трактуют мотивы сталинистов столь мутно, и путч – как событие без какого-либо контекста или фона.

Путч следовал за Ельциным?

Эффективность тактики лидеров путча – вопрос второстепенной важности. Пытался ли фактически ГКЧП выступать против Ельцина? В дни после поражения путча, на поверхность всплыла информация, что отборному разделению боевика КГБ, известный как Группа Альфа (тот же отряд, который прикончил афганского президента, Хафизуллах Амина в 1979), заказывали напасть на Белый Дом Ельцина, но тот отказался повиноваться приказу. Эта версия событий была сначала сообщена Ельциным непосредственно, и позже подтверждена офицерами Группы Альфа. Спартакисты проделали серьезную работу, чтобы разоблачить эту версию. Workers Vanguard от 6 декабря содержит статью под названием «Почему они не последовали за Ельциным. Советский Союз: рентген переворота». В статье приводиться цитата Роберта Куллена в  New Yorker  от 4 ноября 1991, чтобы обесценить версию событий, принадлежащую вовлеченными офицерами: «Интервью с Группой Альфа, имеют, фактически, лишь один общий мотив: в каждом случае, офицер, делающий  попытки говорить, подчеркивает свою роль, а также свой отказ повиноваться распоряжениям, что помешало перевороту осуществиться». «Рентген» Workers Vanguard  основывается в основном на выдержки из допросов графопостроителей переворота после их ареста, изданного Der Spiegel, в котором они отрицают все приказы о нападении на Белый Дом Ельцина. Примечательно, что Workers Vanguard  должен быть настолько скептичен относительно требований офицеров из Группы Альфа, насколько доверчив к опровержениям конструкторов переворота, когда они готовились предстать перед судом.

Workers Vanguard, кроме того, эклектично вырывает куски из статьи  Куллена в  New Yorker.  Куллен сообщает, по крайней мере, об одной попытке Группы Альфа, поддержанной параотрядами, продвигаться к Белому Дому. Первой попытке, согласно Куллену, помешали, толпы ельцинистов, окружившие вооруженный личный состав, и проельцински  настроенный военный, генерал Константин Кобец, встретившийся с командиром отряда и убедивший его не нападать. Куллен сообщает, что эта задержка не являлась препятствием для ГКЧП инициировать второе нападение:

«Утечки информации, дошедшие до Белого Дома, показали, что заговорщики пробовали отчаянно находить отряды, которые были бы способны захватить здания и желающие выполнять приказы… Я знаю, что была неформальная встреча группы в Министерстве Обороны по поводу реализации плана о взятии здания, Кобец сказал мне об этом».

Победа Ельцина: контрреволюционный триумф.

Детали событий, происходящих во  время  путча, до сих пор остаются в тени. Но было бы ошибочно инициировать интригански робкую и некомпетентную контрапозицию, отказываясь от попытки  восстановить реальные события. Существует, по крайней мере, еще два дополнительных объяснения, не исключающие друг друга. До гнилых 30-ых люди из ГКЧП не были бы сталинистами. Их желание действовать размывалось тем фактом, что степень их деморализации была на тот момент достаточной для принятия неизбежной концепции об отказе от централизированого контроля, и дали добро на внедрение рыночных реформ в широких масштабах. Их разница с Ельциным состоит в их симпатиях к рыночным «реформам» в пределах всеобщей бюрократической сети. Тем временем, они решили выступать в защиту осажденного центрального госаппарата, и это в таком передовом государстве в период загнивания, которое уже больше не опирается на верные ему без вопросов вооруженные силы. Эти факты дополняют друг друга и приводят, в итоге, к августовскому фиаско. Спартакисты подчеркивают приблизительное сходство между ГКЧП и Ельциным, чтобы затемнить тот факт, что конфликт свелся к борьбе за передел власти в Советском государстве.

Сталинистский аппарат, который был позвоночником бюрократического правления, был разбит вдребезги с поражением путча. Спартакисты, отказавшиеся блокироваться со сталинистами, в своей последней попытке сохранить «контрреволюционный поток» прикрытым, сейчас пытаются обосновать свою позицию, аргументируя, что  Советский Союз до сих пор еще является (жестко ослабленным и подверженным острой опасности)  рабочим государством. Это напоминает известную историю про разговор хозяина зоомагазина «Monty Python fame» и покупателя только что купившего у него попугая. Когда покупатель продемонстрировал хозяину бездыханное тело лежащего навзничь на полу клетки попугая и просил вернуть ему деньги, хозяин магазина убеждал его, что попугай-де, не мертв, а просто прилег отдохнуть, вздремнуть, просто временно отключился и так далее.

Робетсонисты имели простую утвержденную позицию, что экс-СССР остается рабочим государством без каких-либо серьезных попыток ее аргументировать. На публичных форумах и в личном общении они предлагали довольно много различных, но часто весьма противоречивых объяснений. Первое, на что они, как правило, указывали – это тот факт, что большая часть постсоветской экономики все еще является не приватизированной, остается формально в государственной собственности. Капитализм не может быть восстановлен декретом правительства. Его реставрация необходимо включает разрушение структур, организационных форм и способа жизни, сформировавшихся на протяжении последних семидесяти лет. В ноябре 1937 года Троцкий заметил:

«В первые месяцы советской власти правление пролетариата осуществлялась на базисе буржуазной экономики… Если буржуазная контрреволюция в СССР победит, новое правительство продолжительный период будет существовать на основе национализированной экономики».

Победа Ельцина, Кравчука и им подобных, была триумфом для сил контрреволюции именно потому, что она означала, что с этого момента политическая власть будет у тех, кто однозначно и убежденно идет к реставрации частной собственности на средства производства.

Столкнувшись с этими аргументами, спартакисты отступили,  вернулись к обратной позиции. Ельцин, они утверждали, возглавляет прокапиталистическое правительство, но еще не имеет настоящего контроля над государственным аппаратом, (а силы его сторонников не достаточно консолидированы). На форуме спартакистов в Нью-Йорке в феврале, много говорилось  о январском съезде пяти тысяч армейских офицеров в Кремле, которые решительно протестовали против разделения старых советских вооруженных сил. Большое выступление рабочего класса, утверждали спартакисты, может расколоть офицерский корпус, в результате чего весьма значительный его сегмент перейдет на сторону рабочих. Такое развитие событий, говорят спартакисты, могло бы привести к рабочей политической революции, к которой они все еще призывали в своей политической пропаганде.

Вот такое манипулирование аргументами о происходящем в данное время  неизбежно двусмысленном процессе преобразования общества. Режимы, которые возникли после распада СССР, не являются режимами вполне консолидированными и зрелыми капиталистическими государствами, и Украину это касается даже в большей степени, чем Россию. Ельцин очень неустойчив на своем посту, но это не означает, что его республиканские противники будут использовать свою новоприобретенную власть для развязывания борьбы за социальную революцию. Империализм, перестроечные миллионеры и мафия черного рынка сейчас призывают громить Кремль. Много бывших сталинистских бюрократов отхватывают сочные куски государственной собственности. Люди Ельцина придерживаются  милитаристских взглядов. Как признает Workers Vanguard, московская полиция не стесняется проливать кровь демонстрантов, которые выступили в марте за восстановление СССР. Год назад, Госплан все еще издавал планы и директивы, и совместные патрули армии и милиции патрулировали улицы, обирая спекулянтов черного рынка, арестовывая и конфисковывая собственность перестроечных предпринимателей. Теперь уже нет Госплана, и предприниматели-миллионеры чувствуют себя хозяевами положения.

Социальная контрреволюция еще далека от полного завершения, но она развивается победоносно. Возрождающаяся борьба пролетариата за власть столкнулась бы с намного меньшим сопротивлением сегодня в России, чем она  могла бы столкнуться  в зрелом капиталистическом государстве. Но пролетарская революция должна будет уничтожить мафию черного рынка, подавить проельцинскую милицию и армию, развернуть процесс приватизации  вспять и восстановить централизованную плановую экономику. С каждым месяцем задачи, стоящие перед пролетариатом, становятся все более и более социальной, а не просто политической революции.

Спартакисты говорят, что мы утверждаем, что советское рабочее государство мертво, дабы умыть руки от ответственности и необходимости его защищать. Этот аргумент ущербен и уродлив сам по себе. Империалистическая буржуазия действует, осознавая, что советское рабочее государство уже больше не существует, марксисты тоже должны осознать эту горькую правду. Рабочие, которые борются, чтобы повернуть вспять течение контрреволюции в экс-СССР будут хотеть знать, когда власть перешла в руки их эксплуататоров. Они также хотят знать, где и с кем были разнообразные самозваные троцкистские группки, которые вызвались возглавить их в этот судьбоносный момент.

“Бригады Юрия Андропова” – давно и далеко

Робертсонисты всегда гордились своим знанием русского вопроса и политики деформированных рабочих государств. К тому же они содержательно ошибались в вопросе временного кризиса сталинизма. Когда начали происходить массовые демонстрации против сталинистского режима в ГДР в конце 1989 года, они провозгласили начало «рабочей политической революции», они думали что перспектива объединения спровоцирует существенное противодействие рабочего класса против раскола SED (ГДРовской правящей сталинистской партии), значительная часть которой перейдет на сторону пролетариата и защиты коллективной собственности. ICL (спартакисты) выкинули массу денег и задействовали большое количество подготовленных кадров в этой интервенции. В январе 1990, когда SED приняла предложения спартакистов об антифашистской мобилизации в восточно-берлинском Трептов-парке, бесподобный спартакистский лидер Джеймс Робертсон погрузился было в сладкие иллюзии грандиозности этого проекта и попытался (естественно, неудачно) организовать встречу с Грегором Гусси, возглавлявшим в то время SED.

Однако ожидаемая политическая революция так и не произошла. Вместо того чтобы противодействовать объединению сталинисты вошли в коалицию с прокапиталистическими партиями, чтобы вместе распланировать ликвидацию ГДР. Тем временем, в марте, были проведены выборы в Volkskammer (парламент ГДР), вопрос об объединении был решен.  Однако спартакисты с бараньим упорством уцепились за идею, что рабочая политическая революция де развивается, что рабочие и солдаты уже почти что организовали советы и со дня на день захватят заводы и установят двоевластие, в противовес слабому прокапиталистическому государству. Руководство ICL ожидало, что сотни тысяч рабочих поддержат их избирательную компанию, и они стремительно превратятся  в лидеров отверженного, просоциалистически настроенного рабочего класса. В результате – неизбежное поражение спартакистов, кандидаты получили не больше голосов, чем организации типа Немецкого Союза Любителей Пива.

Немецкий провал был, вероятно, наиболее немедленной причиной политического сдвига, который спровоцировал позицию нейтралитета спартакистов по отношению к событиям августовского путча в СССР. Это было кульминацией периода, в котором спартакисты проявили себя как нездоровые фанаты сталинистских режимов. Троцкисты должны всегда объединяться со сталинистами против империалистической атаки и внутренней контрреволюции, но при этом помнить, что деформированное и дегенерированное рабочее государство может быть спасено в долгосрочной перспективе только политической революцией, которая сметет сталинистских паразитов.

В период правления Рейгана робертсонисты слишком часто забывали о принципиальной разнице между военной и политической поддержкой. В 1983 сомнительный контингент, участвовавший в анти-Клановской демонстрации в Вашингтоне, они назвали «Бригадой Юрия Андропова», по имени лидера советской партии, который в 1956 году играл руководящую роль в подавлении Венгерской рабочей революции. Когда Андропов умер, Workers Vanguard напечатал хвалебное стихотворение-некролог на первой странице. Фотография видного польского военного генерала Ярузельского украшала стены штаба Спартакистской Лиги в Нью-Йорке. И вместо того, чтобы  просто призывать к военной победе советских войск в Афганистане, Спартакисты настаивали «Да здравствует!» по отношению к кремлевской интервенции.

С позорным развалом бюрократических режимов по всей Восточной Европе в 1989, этот просталинистский уклон начал становится источником серьезных затруднений. За несколько месяцев перед путчем Workers Vanguard уже придерживался среднего курса между ельцинистами и консервативной фракцией бюрократии (которых они именовали просто «патриоты»):

«советские рабочие должны отказаться от ложного разделения между «демократами» и «патриотами», и те и другие являются продуктами окончательной деградации реакционной и паразитической сталинистской бюрократией. И те, и другие являются врагами и угнетателями рабочего класса и интересов мирового социализма».
WV, 15 марта 1991

Workers Vanguard никогда не упоминал о возможности того, что это “ложное деление” может привести к конфронтации, в которой будет необходимо принять сторону рабочих. И когда этот конфликт таки произошел в августе, спартакисты отошли от ранее имевшей место тенденции к политической поддержке сталинистских режимов, чтобы отказаться от элементарной троцкистской тактики военного блока со сталинистами против сил открытой контрреволюции. Робертсонистский постыдный нейтралитет в августе, который сопровождался их отказом признать факт, что советское рабочее государство больше не существует, ясно демонстрирует безосновательность (бессодержательность) их претензий на революционное руководство.

За возрождение 4-го Интернационала!

Прошло более половины столетия с тех пор, когда Троцкий писал, что борьба за пролетарское руководство есть, в конечном счете, борьба за выживание человеческой цивилизации. Создание нового революционного руководства рабочего класса зависит в первую очередь от сознательных усилий убежденных боевых социалистических активистов. Это жизненно важно, что бы каждый серьезный социалист впитал в себя уроки почти 74-летней истории русской революции: ее победы, деградации и, в конце концов,  поражения. Силы революционного марксизма – это сегодня лишь слабое меньшинство. Однако благодаря комбинации революционного детерминизма и воли к борьбе за программную ясность, кадры будут объединяться, чтобы потрясти мир еще раз. Революционная перегруппировка начинается с политического взрыва сомнений, колебаний и предательства разнообразных реформистов, центристов и шарлатанов, тех, кто фальшиво прикрывается троцкизмом. В тяжелой политической борьбе,  пройдя через непростой процесс расколов и объединений, неминуемо будет возрожден Четвертый Интернационал – мировая партия социалистической революции!